Скорее всего, Им было под семьдесят. Совершенно точно — за шестьдесят. Он — высокий, худощавый — медленными послеинфарктными шажочками отмеривал заслуженный отдых. Она — едва ли Ему по плечо, с решительным, еще не сильно испорченным морщинами личиком — готовая насмерть бороться со смертью за его жизнь. Даже символическую стариковскую авоську носила всегда сама.
Днем, в самое жаркое заполуденное солнце, Их можно было встретить у воды. Под дощатым навесом Он прятался от палящих лучей. Самое то для хрупких костей — тепло, отогревающими ручейками стекало от макушки к ступням. Всегда только вдвоем Они заходили в воду. Не торопясь, взвешивая, продумывая каждое движение, растворяясь в каждом новом ощущении, каждой капле. Наверное, неполные десять минут, отданные речному мелководью, были для них равнозначны погружению в глубины Мирового океана. По уникальности впечатлений. Выйдя на берег, с удовольствием обсыхали, не деля ультрафиолет на вредные и полезные лучи, не заботясь о морщинах и ожогах. Казалось, Они открыли главный секрет — наслаждения еще одним новым днем единственной,стремительно убегающей жизни. Научились останавливать и длить прекрасность мгновений.
...А можно было встретить Их на закате. Огромное, освобожденное от каменных тисков города солнце фруктовым леденцом таяло на языках слабеньких вечерних волн. Они входили в настоянную на упоительных июльских запахах воду, не боясь ее прохлады, не чувствуя в ней для себя угрозы. Сумеречный воздух свежел. Они бережно растирали друг друга внушительным полотенцем. Два четких силуэта на фоне почти застывшей, почти идиллической картинки: бронзовый песок, ультрамарин воды, плеск разыгравшейся рыбешки, островок с ровным, словно подстриженным, грибным лесом. Прозрачное небо.
Позади — качели, прямо в песке, с видом на нереальную идиллию, уже без двух силуэтов. Они — на этих качелях, подальше от шашлычных костров, какофонии полутрезвых голосов, полупьяных песен. Он расчесывал Ей волосы, бережно, почти не касаясь, и что-то вполголоса рассказывал.
Они никогда не ссорились. Им это было уже не нужно. Все давно выяснилось, отревновалось, отскандалилось. Стало не на словах — на самом деле — безумно жаль тратить на нелепые разбирательства утекающие сквозь пальцы вот таким же — золотым днем, бронзовым на закате — песком дни.
Они вернулись к тому, что каждый из нас когда-то умел. Они научились заново удивляться миру, открывать его и открываться ему.
Возможно, это была их последняя любовь. Они встретились где-то, как всегдашние два одиночества. Вспоминали несовпавшую молодость, перебивая, нахваливали детей и внуков. Которых увидеть раз в году — уже счастье. И шепотом благодарили судьбу, соединившую Их.
Скорее всего любовь была первой и последней. Полвека общих воспоминаний, увенчанные бесконечным столом «золотой» свадьбы, сияющими наследниками. Заботливыми, родными.
Они уже не представляли, как когда-то не знали друг друга. Были твердо уверены, что так — вдвоем, рука в руке — идут изо дня в день, из года в год, из жизни в жизнь. Абсолютная вера делала Их лица пронзительно спокойными, защищенными от чужой будничной злобы. Потерять Они могли только друг друга, но как — если Они давным-давно единое целое?
Вне всякого сомнения, Они были счастливы. Они научились жить ТАК, чтобы у нас — какая-то щемящая грусть, дурацкий комок в горле.
Ирина КОЗЕНКО